Путешествие в загробный мир. Балтийское море как Стикс для русского.

Путешествие в загробный мир

Любое огромное событие, как революция или война, не то, чтобы обнуляет все, что было до него. Но такое событие, словно гигантская вспышка, погружает в тень предыдущее, мгновенно лишает его актуальности, как вчерашние новости свежая газета.
Но иногда любопытно заглянуть за занавес и понять, какими простодушными и наивными мы были, насколько оказались не готовы к перемене декораций?
В начале февраля Юкка Маллинен, мой добрый старинный приятель, переводчик на финский всего, что было интересно в современной русской литературе, в том числе мою книгу «Письмо президенту», заказал мне статью для проекта Россия, как часть содружества Балтийского моря. Мол, как влияло и влияет на Россию ее балтийское соседство. Кстати в войну я не верил, полагая, что у Путина еще осталось масло в голове, и ровно за три недели до 24 февраля отправил Юкке текст, который сегодня вышел.

Путешествие в загробный мир

По одному образному выражению: Кенигсберг — это Гуантанамо Балтики. В том смысле, что, став Калининградом, он оказался водружен как звезда на вершину елки и окружен словно остров чужой землей.
До финской войны 1939-1940 таким же Гуантанамо являлся и Ленинград, он тоже был завоеванным форпостом русского государства на Балтийском море и, по растиражированному выражению Пушкина, окном в Европу. Само побережье Балтийского моря для России – не столько граница между землей и водой, сколько граница между своим и чужим. Для русского государства – опасным и враждебным, для той части русского общества, которая именуется интеллигенцией и представляет собой во многом инверсию государства, - волшебно притягательным и зовущим.
При советской власти, до горбачевской перестройки путешествие в Прибалтику, было путешествием в запретный и влекущий рай, в котором советское если не кончалось, то существенно теряло свою знакомую и так надоевшую неприбранность, громоздкость, вооруженную идеологическим противостоянием.
Я помню, как школьником в начале 60-х был первый раз привезен в эстонский Тарту, я еще не знал, что здесь преподает культовый для антисоветской интеллигенции Юрий Лотман, но мгновенно ощутил, что попал в какой-то перевернутый и удивительный мир. Дело было не только в приметах Средневековья, в незнакомой архитектуре, здесь сама жизнь была, казалось, вынута из идеологической обертки и текла в другую сторону. Если бы меня попросили сказать, в каком смысле другую, то я бы остановился на чисто внешних деталей, проистекавших из разницы между православием и протестантизмом. Вот эта аккуратность, тихая соразмерность, вежливая дистантность, приглушенные и подавленные эмоции, практически отсутствующие в советской жизни с ее грубой настырностью, шероховатостью, несочлененностью частей и отсутствием порядка в большом и малом, все это открывалось контрастом и влекущей неизвестностью.
Неслучайно многие петербуржцы-ленинградцы из интеллигентского сословия предпочитали летом проводить отпуск на балтийских курортах в Юрмале, под Ригой, или под Таллином и в Усть-Нарве в Эстонии. Они как бы окунались в тихие воды Запада, омывали свою душу отдохновением от советской угловатости, от православных котурнов, от привычной грязи и неаккуратности, воспринимая Прибалтику как субститут заграницы при тотальном запрете поездок на Запад, разрешенных только для идеологически выверенных чиновников, актеров и спортсменов.
Прибалтика сверкала отраженным западным светом, как витрина мебельного магазина, и даже советские чехлы на быте просвечивали, показывая каким может быть жизнь, если ее не солить в бочке с православными огурцами.
Читать далее Читать далее http://mberg.net/puteshestvie_v_zagrobniy_mir/